Земля была промерзшей почти на полтора метра. Они валили на заливном лугу ветлы и складывали костры, чтобы отогреть землю. Стояла лютая зима 43-го. За Волгой возводились оборонительные рубежи на случай прорыва врага под Сталинградом. 17-летние подростки из левобережной Кисловки каждое утро на быках отправлялись за 60 километров и должны были за смену выбросить «на гора» 6 кубометров земли. Пока не выбросишь — бригадир домой не отпускал. Они вгрызались в январский монолит кирками до изнеможения. И крепкий, высокий Саша Олейников не понимал, как выдерживают на строительстве блиндажей наравне с парнями девчата. Старался хоть ненадолго взять лопату из окоченевших девичьих рук, помочь.
Так начиналась для Александра Олейникова Великая Отечественная. За два месяца до восемнадцатилетия его призвали в армию. Заканчивался 1943-й. Уже воевал на фронте старший брат Олейникова. Уже пропал без вести отец. И мама с сестрой провожали его без слез — их просто не осталось в когда-то теплом, уютном доме...
Рядовой Третьего Гвардейского кавалерийского корпуса, Александр Олейников воевал на Втором Белорусском. Их 32-я дивизия участвовала в боях за освобождение Смоленска. Пожалуй, это был первый для Олейникова тяжелый бой. Он и спустя почти семьдесят лет все видит перед собой эту картину. Огромное поле, за которым заградотряды минометчиков. Он — в минометном расчете. И сплошная линия огня — шквал залпов по вражеской авиации! «Столько сбитых самолетов фашиста я не видал потом никогда», — признается Александр Иванович.
…«Мессершмитты» горели черными факелами, а под ними стонала от боли земля. У восемнадцатилетнего тракториста Олейникова аж сердце заходилось, так жаль ему было эту землю, съежившуюся в нестерпимых муках. Он помнил и любил ее другой — дышащей полной грудью по весне, волнующейся перед севом...
Минутой позже, будто спохватившись, Олейников страшно смущается от моего диктофона и уточняет: «Но я никакого геройства на фронте не совершал! Война — это ведь просто тяжелая работа...»
Геройство "лежит" у него в шкафу. Две медали «За отвагу!», которые в военное время приравнивались к ордену. Вторая — за Кенигсберг.
А потом они вошли в Германию. Продвигались с боями на Берлин. Победу «объявили» им перед торжественным строем. Приехал комдив и сказал: «Закончилась война!». Строй выдохнул... Они шли победным маршем мимо наскоро сколоченной трибуны в маленьком немецком Виттенберге, и Александр, которому исполнилось девятнадцать, слышал, как в висках стучало еще не осознанное слово: Победа! Победа!
Путь домой у него был долгим — демобилизовался красноармеец Олейников только в 1950-м. Потом женился, перевез молодую жену в Камышин и работал механиком в управлении механизированных работ. Работал хорошо и много, зарплаты у его бригады экскаваторщиков «допрыгивали» до уровня крупных начальников. А в конце пятидесятых Олейников перешел на крановый завод, которому отдал без малого тридцать лет.
Надевать награды фронтовик, недавно ставший вдовцом, не любит. Не посмела устраивать «спектакль» в его притихшей квартире и я. Александр Иванович, полгода назад отпраздновавший 85-летие, держался очень мужественно, «докладывал» мне весь свой боевой путь долго и в мельчайших подробностях. А когда я попросила о снимке для камышан, суровый и крепкий солдат вдруг заплакал:
— Никуда ее не прогонишь, эту войну!..
У него двое сыновей — один инженер-энергетик, второй — инженер-электронщик. Олейников с младшей сестрой «соревнуются» в детях и внуках. Гордость их ребята! Из шестерых «на двоих» внуков и внучек половина — кандидаты наук: медицинских, экономических и филологических. Такой вот у Олейниковых род!
— Чего Вы хотите больше всего в День Победы? — спросила дежурно.
А у Александра Ивановича опять повлажнели глаза:
— Не быть в этот день одному. Скучно невмоготу, — единственное, на что пожаловался старый солдат.
И я пообещала: если не помешаю, заскочу в гости. Поздравить... И, может, еще потому, что мой отец, участник Великой Отечественной (кавалер двух орденов и множества медалей), а потом кадровый офицер, которого теперь нет в живых, — брал Кенигсберг в составе частей того же фронта, что и Олейников. Наверное, они воевали где-то совсем рядом.
Если мне бывало трудно, папа всегда говорил мне те же слова, что неожиданно повторил, прощаясь, незнакомый ветеран: «Никогда не сдавайся, дочка!..»
