Моя первая «командировка» в Камышинский район проваливалась. Героиня запланированного очерка, представительница культуры, неожиданно уехала в Волгоград.
Но район не город, и, бесцеремонно потормошив вопросами первых встречных на главной площади большого села, я неожиданно напала «на след» воспитанниц творческой студии моей героини.
Был август, стояла страшная жара, немного встревоженная журналистским напором рыженькая девушка, назовем ее Леной, согласилась «вспомнить что-нибудь про танцы» по дороге на речку. Иловля в селе течет, можно сказать, прямо за околицей, в десяти минутах ходьбы от здания сельской администрации, поэтому Ленино предложение мне очень понравилась. В тот момент я не могла и представить, зачем моя юная спутница с тяжелой пляжной сумкой собралась на берег.
Мы прошли мимо двора с накрытыми свадебными столами, у которого Лена на минуту остановилась, непонятными слезами проводила счастливую пару и гостей, выбиравшихся в машины с рюшами. Новобрачная была в кремовом кринолине таких объемов, что без неудобств могла поместиться разве что в какой-нибудь «Линкольн». Затем, за лугом, мы миновали веселую пьяную компанию у «первого песка»: трое витиевато матерящихся парней окунали в воду барышню в трико и кофте, барышня почти литературно возмущалась, когда кавалеры небрежно обходились с ее сигаретой.
Лена знала невесту и купальщицу и тихо сказала, что всегда мечтала быть, «как Танька», но жизнь заставляла ее «вешаться», «как Наташка».
― Какая жизнь, тебе сколько лет? ― сбилась я на нравоучение.
― Сколько есть, столько и останется,― с сухими глазами ответила Лена.
Она будто «выпала» этой фразой и какой-то трагичной серьезностью из беспечного субботнего дня, разморенного солнцепеком села, пропахших грушами дворов, звонко запевающей свадьбы, ленивого стада коров, укрывшихся в тени прибрежных зарослей…
― Мы хотели поговорить про танцы, ― напомнила я.
― Да-да, ― примостилась она на коряге у безлюдной заводи. ― Сейчас. В общем, «натанцевалась» я до упаду…
Дальше будет ее рассказ почти один в один с диктофона.
«В нашей студии все мои подружки мечтали стать артистками. Чтобы посмотреть другие города, выступать, чтобы в зале сидели поклонники, а после концерта какой-нибудь богатый ухажер ждал с иномаркой и цветами. Мне иномарки не надо было ― лишь бы уехать из села.
Отца у нас нет, мать последние лет десять торговала на трассе ― семечками и другой чепухой. Дома еще младшая сестра, жить всегда не на что. У нас с сестрой новые босоножки одни на двоих, вечером пойти погулять ― дележ до драки. Однажды после десятого я подменяла мать на рынке (ей пришлось лечь на операцию «по-женски» ― застудилась на ветру и заболела), а сестру ждал одноклассник у Дома культуры, так она ко мне на трассу принеслась и такой крик там подняла! Я сняла босоножки и отдала ей, подальше от позора. Обула ее тапки, стою, духотища, пыль, покупателей нет, в какой-то машине классную музыку врубили, пританцовываю. Подходит водитель, лет тридцать, взрослый мужик, симпатичный, говорит:
― А может, нам с ребятами станцуешь?
Хотела сказать «Да пошел ты!», у меня тогда и парня еще по-настоящему не было, а почему-то согласилась. Может, от унижения из-за босоножек. Села в кабину, водителей двое, отъехали к Иловле. Поплавали, музыку включили, я им конкурсный номер станцевала, без тапочек. Моя ошибка была ― я водки потом два стакана выпила. А от водки я все забываю, как будто теряю сознание. На Новый год мы гуляли, так меня сутки потом разбудить не могли, с врачами откачивали. Всего после двух стаканов. Ну, и тут тоже… Очнулась ― лежу под деревом, что со мной ― ясно.
Кое - как домой добралась. Через месяц в школу, а меня от всего воротит. Взяла две тысячи, которые от матери спрятала из вырученного на трассе, села в сарафане и в тех самых босоножках на автобус и ― сначала в Камышин, а в Волгоград. В Волгограде у меня никого. Подошла к первой тетке у бочки с квасом и попросилась на работу. Повезло: тетка оказалась «бригадиром» продавцов и койку в старом доме на Тракторном мне пообещала. Денег за жилье не брала, а заставляла на огороде работать. День у бочки на солнце отстоишь ― и на десять соток! Полоть, поливать, «пушить», продавать вечером на дачном рынке. У меня от ведер жилы на руках повылезли, но обратно дорога куда? Матери с сестрой наврала, что на завод в Волгограде устроилась.
А тут поняла, от «Иловли» я беременная. Вот как в кино: раз ― и беременная. Денег надо на аборт, бесплатно уже никто не берется, поздно. Хозяйка денег не дает, на квасе я четыре тысячи зарабатывала.
И тут встречаю на рынке на Тракторном Таньку, подругу, мы с ней в «танцевалку» вместе ходили. Рассказала все ― она предложила в ночном клубе потанцевать. «Ты ж, говорит мне, самая перегибистая у нас была, я за тебя попрошу».
Мне уже, конечно, не до перегибов, но взяла себя в руки. В клубе мужики солидные за столиками, мы на возвышении, у шеста. В час ночи мне Танька приглашение от гостя клуба передает. Мол, ждет меня на выходе. Поехали домой к гостю. Особняк с охраной, в спальне кровать ― как стадион. Утром «папа» лысину пудрой присыпал, двадцать тысяч рублей мне на тумбочку положил, «поживи, говорит, если хочешь». Уехал по делам бизнеса, а я деньги в карман ― и в больницу! За деньги никто ничего спрашивать не стал, только крови очень много было. Течет и течет, никакие тампоны не спасают. Медсестра увидела, что я костюм из гардероба забираю, и даже задохнулась: «Лежи, - кричит, ― опять на кресло хочешь?» Меня мутит от наркоза, но «папа» же вечером придет. На такси еле наскребла, таксисту чехлы испортила.
Ночью «папа» разглядел, что со мной все не то, и заорал: «Выметайся, тварь!» Даже не знаю, что он подумал. Я просила подождать до утра, говорила, что ходить не могу. Он вызвал охрану, и эти скоты меня под руки за бетонный забор вынесли.
Вернулась к хозяйке. Через день температура сорок, тетка моя в нервах: «Как же ты, мол, торговать будешь?». Утром «скорую» вызвала, а меня никуда в больницу везти не хотят. Полиса нет, прописка камышинская. Два укола сделали и посоветовали домой ехать, если хуже не станет. Хотя хуже куда ― непонятно.
Полдня отлеживалась, потом выползла и поехала к матери. Говорю: мол, сокращение на заводе. А что еще говорить?
С абортом обошлось. А работы никакой. Только рынок у трассы. Но туда не могу я вернуться ― лучше б от наркоза на аборте не просыпаться.
Через месяц опять в Волгоград поехала. Устроилась обувью торговать на Тракторном. Зарплата от выручки, на руки копейки. Только-только с голоду не умереть. Опять по ночным клубам пришлось подрабатывать. Не только танцами. Туда-сюда ― вот и восемнадцать. А кажется ― за два года десять лет прошло. Вспомнить нечего. Лысины, пьяные рожи, «выметайся, тварь!»
В мае немного денег скопила и решила передохнуть, даже мысль была поступить в колледж, на бухгалтера. Заехала домой на неделю, а задержалась на месяц. Влюбилась!
Парень наш, местный. В одном дворе росли, а будто первый раз увидела. Себя не узнаю. Он меня за руку берет, а я сознание от счастья теряю. Все, думаю, будь ты проклят, Волгоград, остаюсь дома. Саша водителем у частника в Волгограде работал, а мне опять нигде места нет.
Но мы с Сашей уже договорились, что начнем копить на свадьбу, а в конце лета поженимся. Он меня в Волгоград тоже отпустил, я вернулась на рынок. Мороженое перестала покупать, так хотелось быстрее отложить лишнюю тысячу. У витрин со свадебными платьями подолгу стояла и каждое «примеряла» на себя. Вот это, думаю, лучше всего ― без «плеч». Или нет, вот это ― «грудь» пооткрытее.
Саша мне слал «эсэмэски»: «Не забыла, как я тебя учил целоваться подолгу, скоро пригодится?». На свадьбу мы решили не звать стариков, а только с друзьями праздновать. Вдруг Сашин мобильник замолчал. Как будто систему переливания крови из меня «выдернули». Хозяин торгового места не отпускает: мол, никаких выходных, сезон. Еле упросила его без «танцев».
Выхожу из автобуса в селе, а мимо пара знакомых рож с такими наглыми улыбочками… У меня все внутри окаменело. До дома не своими ногами дошла, у сестры спрашиваю : «Что?». Та глаза прячет, отворачивается. Я ее чуть не ударила: «Что?!» ― ору. «Да Сашка на Таньке женится послезавтра, вон приглашение прислали…»
Чернота в глазах. Ничего не надо, никого не хочу видеть. Сволочи. Неделю на улицу не выхожу. Давно пора возвращаться на работу к хозяину ― нет сил. А чтобы все забыть, есть только один способ».
Тут худенькая Лена замолчала и обреченно кивнула на пляжную сумку, А я, наконец, увидела, что в ней. Две бутылки водки.
―Выпить и нырнуть подальше. Получится? Я же потеряю сознание, ― советуется она.
И до меня только тут доходит, о чем она советуется.
― Глубина не та, ― вяло стараюсь шутить я.
― А мне кажется, хватит, ― то ли трезво, то ли не совсем настаивает Лена.
Вот это выдалась командировочка!
― Жить все-таки лучше, хотя ты не представляешь себе моих проблем, ― как равной, доверяюсь ей.
―Нет, я устала себя продавать, ― пытается она открыть бутылку.
Черт возьми, ей восемнадцать или сколько?! Мука на лице ― будто пятьдесят.
― Проводи меня к центру, ― не замечаю ее решимости я. ― Может, поедешь в Камышин?
― У вас там своих таких девать некуда, ― кривится она.
Говорю еще много всего умного и как-то все-таки побеждаю. Мы забираем «орудие самоубийства» и уходим. Обратный отсчет в маршруте: луг, стадо, администрация села.
Теперь в районном загсе очень красивые традиции свадебных сценариев. Целое представление, в котором участвуют Он и Она. Спектакль, воспевающий любовь и верность. С песнями и танцами.
…Может, он в чем-то компенсация за безработицу и неустроенность многих молодых жителей района?
А что до «эффективности» свадебного церемониала…Сколько свадеб камышан «приходится» на один развод ― информация в загсе не для печати. По некоторым данным ― две или чуть больше.
Регистрируются пары в знак любви и надежды. А отчего разводятся ― кто его знает. Анализу не подлежит. Спектаклями не сопровождается. Просто такая жизнь…
